Один из самых ярких и уникальных представителей классического русского романса Серебрянного века -
Александр Николаевич Вертинский
Юноша, пытавшийся стать драматическим актером, пробовавший писать стихотворения и рассказы и даже печатавший свои литературные опыты в киевских газетах и журналах, вдруг начинает выступать с песенками собственного сочинения.
Первые его успехи относятся к 1913-1914 годам. Никто не думал тогда, что успех Вертинского окажется длительным. Но постепенно его песенки начинают завоевывают все большую популярность. И до сих пор не теряют своей актуальности.Настоящей находкой стали его «ариетки» необычной формы : маленькие песенки обладали сюжетной законченностью новеллы, сжато и выразительно рассказывали о судьбах сбившихся с пути девушек, о их ненадежных и случайных спутниках, о жестокости больших городов и неизбежности гибели.
Мотивы обреченности, покорности судьбе сливались с мечтами о какой-то иной, незнаемой, далекой и красивой жизни. Безрадостной и серой современности противопоставлялась пышная и многоцветная экзотика: «лиловые негры», попугаи, «плачущие по-французски», маленькие креольчики, роскошные яхты и «притоны Сан-Франциско» пленяли воображение слушателей.
Пленяла и манера Вертинского. Когда он выступал в костюме Пьеро, с набеленным лицом, резко подведенными бровями и умел быть одновременно и грустным, и ироничным, и мечтательным, и насмешливым.
Черный Пьеро
После Октября Вертинский эмигрировал. Чувство отрешенности от Родины было мучительным для него. Тоска по России, покинутой и недоступной, придали искусству Вертинского небывалую прежде силу, выразительность и глубину.
Проникнутые ностальгией песни «Чужие города», «В степи молдаванской», «Молись, кунак» – едва ли не самые лучшие в обширном репертуаре Вертинского. Он превращал в песни стихи известных русских поэтов – А. Блока («Буйный ветер играет терновником», «В голубой далекой спаленке»), А. Ахматовой («Темнеет дорога приморского сада», «Сероглазый король»), Г. Иванова («Над розовым морем вставала луна»), исполнял цыганские романсы («Дорогой длинною», «Ах, душа моя, мы с тобой не пара»).Что бы ни пел Вертинский, он оставался самим собой, не подчиняясь ни сильной индивидуальности избранного автора, ни традициям того или иного песенного жанра. В каждом из этих миров он находил свой уголок, свои темы, свои краски. Чаще всего он пел свои собственные песни – такие, как «Танго «Магнолия», «Прощальный ужин», «Мадам, уже падают листья». Он давал концерты в Париже и в Варшаве, в Нью-Йорке и в Шанхае.
В 1943 году ему разрешено было вернуться на Родину. Начался самый счастливый период концертной деятельности Вертинского. С изумлением он убедился в том, что Родина его не забыла, что пока он вел горестную, скитальческую жизнь за рубежом, его песни в старых граммофонных записях продолжали звучать.
Пришло время новой славы Вертинского, время концертов в переполненных залах, нового удивительного знакомства с отечеством: нередко ему доводилось выступать в огромных городах, которых не было на карте в тот год, когда он покидал Россию. Новый мир, ранее ему неизвестный, восторженно принимал певца. По собственным словам, он ощутил себя «птицей, что устала петь в чужом краю и, вернувшись, вдруг узнала родину свою».
Искусство Вертинского живет и будет жить в модуляциях голоса насмешливого или надменного, капризного или холодного, льющегося легко и плавно и вдруг переходящего в резко скандированный речитатив, то нежного, то ироничного, то простодушно-веселого, бравого, удалого, но всегда, неизменно блестяще отшлифованного, восхищающего высокой поэтичностью фразировки и почти неправдоподобной легкостью самых рискованных контрастов и переходов.
В этом умении будто шутя играть сменой настроений, легко балансировать между кокетливой позой и естественностью осанки, между искусственностью манеры и подлинностью искусства – весь Вертинский, все обаяние его грациозного дара.
